Хромой странник - Страница 43

Было воскресенье по моему календарю. Лед на реке уже становился опасным, выходить на него побаивался, поэтому, как рассвело, отправился в лес. На след лося я наткнулся случайно – не планировал я бить такую крупную добычу. Мне вполне бы хватило зайца или глухаря. Но лось был подранком. На снегу виднелись свежие капли крови. Я шел по следу примерно полчаса, старался двигаться тихо, поглубже врезаясь лыжами в рыхлый снег. Это был крупный самец, сильный, свирепый, между ребер у него застряло копье, довольно массивное, не такое, как использовали местные. Хотя лось был ранен, я не спешил воспользоваться чьим-то упущением и просто затаился под низким ельником. Видимо, думая, что ушел от погони, лось облюбовал себе небольшую полянку и лег. То ли помирать собрался, то ли просто отдыхал. От моего нового дома было далековато, километра три. Чего проще – пробить ему голову из арбалета, но какой в этом смысл? Всю тушу я к себе не утащу. А начну разделывать, так местные санитары леса объявятся, да и охотники, что метнули копье, не ровен час, подоспеют.

Охотники ждать себя не заставили. Они были пешие, даже без лыж, продирались через глубокий снег и, надо отдать им должное, двигались довольно тихо, заходя по следу с подветренной стороны. Всего трое. У одного в руках большой лук, у второго рогатина, третий без оружия, но, видимо, именно его копье торчало в боку у лося.

Я натянул тетиву, вложил тяжелый бронебойный дротик и затаился. Тот охотник, что шел с луком, не показался мне особенно проворным, суетился, торопился, рвался вперед. Он-то и спугнул подраненное животное. Завалился, придурок, на бок, на чахлую березку, шурша ветками и ссыпая снег. Испуганный зверь подскочил и понесся прочь, как раз на меня. Вот молодцы, ребята, поработали загонщиками. Тот, что спугнул зверя, попробовал было выстрелить вслед, но стрела задела ветку и просто шлепнулась в снег.

Я лишь немного выдвинулся вперед, прицелился в голову и выстрелил. Надо признать, что такого охотничьего азарта я еще никогда в жизни не испытывал. Лось сместился в сторону и подставил бок. Стрела, рассчитанная на то, чтобы пробивать как минимум кольчуги, вместе с кованым опереньем вошла в тело. Еще метров пять лесной исполин пытался бежать, но не смог. Остановился, судорожно раздувая заиндевелые бока, покачался и, подгибая ноги, рухнул прямо на ствол молоденькой липы. Я мгновенно зарядил оружие, вложил новую стрелу и теперь уже открыто вышел навстречу охотникам.

– Здравы будьте, добрые люди. Бог в помощь.

– Аред! – закричал тот охотник, что был вовсе безоружен, и собрался было бежать.

Лучник вынул новую стрелу, но заряжать не стал, удержался, заметил, что моя тетива уже натянута и стрела вложена. Возможно, ему и не была знакома конструкция подобного оружия, но натянутые перья он легко заметил. Мужик с рогатиной только цыкнул на паникера и встал в полкорпуса за широкий дубовый ствол.

– Дерзкие ловчие, – выкрикнул я громко. – До проклятого места зверя гнали.

– Чья стрела, тот и взял, мы уйдем с миром, – сказал лучник, чуть повышая голос. – Знаем мы тебя, Аред. Епископ рязанский, князя Ингвора духовник, на тебя проклятье наложил, нечистым поминал, волчью шкуру тебе под ноги бросил. Кузьма вон сам тому свидетель был.

Как бы подтверждая слова лучника, безоружный паникер закивал головой.

– Кто из вас, люди, крещеный?

Мужик с рогатиной, тот, что стоял за деревом, вышел навстречу, опуская оружие.

– Я крестился, уж десять лет как. Во служении у боярина Федосея дворовым конюхом был. Боярин тот сам человек набожный, и нехристей в доме своем не терпел.

– Так, стало быть, не по своей воле ты крещеный?

– Мурома мы, и обезами биты, и черемисами биты, и кыпчаки как таварином идут все мимо нас, а Ингвар молвил, что, дескать, некрещеный люд и не его люд пусть капищам поганым кланяется, не будет нам защиты, пока к храму не придем.

– Дело ваше, думайте про меня что хотите. Если вам слово священника верней, то так тому и быть. Может, я ему какое зло сделал, не знаю. И года не прошло, как я с дальних земель в эти края пришел, а только злобу человеческую и вижу. Волком-оборотнем меня кличут, аредом, шептуном, зелейником. А кто из тех, что языком трепать мастера, зло от меня видел?

– Не гневайся, Аред, не со злом мы к тебе в отмщение пришли. Мы от тебя зла не терпели. Да как только заприметили, что Железенку брошенную опять дымом заволокло, так и решили, что нечистый пожаловал упокойных души собирать.

– Нет, ребята, то я от «добрых» людей хоронюсь. Сам бы не ушел, так взашей бы вытолкали из Рязани. А коли сами не трусливые зайцы, так и добро пожаловать, захаживайте в гости, торговать станем. Я старую кузню наладил, кузла доброго полный стол.

– За приглашение низкий поклон, тебе, Аред, да вот только со зверем сохатым что делать станем?

– Одному мне он не нужен, я столько мяса не съем. А если поделитесь, то и отказываться не стану. Ногу возьму, надолго хватит, да и рога, пожалуй, если вам они не за надобностью, мне в деле сгодятся.

– Твоя стрела его взяла: если б не ты, то бегать бы нам еще за сохатым полдня, куда бы еще увел, проклятущий.

– Послушай-ка, Кузьма! А не случится ли тебе бывать в Рязани в скором времени?

– Да вот на следующей седмице так и собирался.

– Это хорошо, – сказал я, подходя чуть ближе к испуганному охотнику. – А вот глянь-ка работу мою, нож. Ножны тисненные, сталь крепкая, острие что осока.

Приняв из моих рук оружие, Кузьма вынул нож и стал рассматривать на свету полированное лезвие с гравировкой. Этот нож я сковал из той сломанной сулицы, которой кабана забил, вот в память об этом событии на лезвии кабана и вырезал. Короткий широкий клинок, с долом, с хорошей дубовой ручкой на медных подкладках, заклепанный медными же клепками, с отверстием для крепления на древко, с углублениями под пальцы рук.