Хромой странник - Страница 54

Боярин прищурился и, отвечая мне, чуть ли не зашипел змеей, ссутулился, немощно опираясь на стол.

– Ингвар и здрав был, зимы от лета отличить не мог. В иной день велит всем прочь, а сам посреди палаты ляжет на полу да, глядя в потолок, сам с собой говорит. А то и вовсе сбросит с себя одежды и по дому ходит, срам не прикрыв. А выгода твоя, Аред, простая: хоть бы такого, как был, Ингвара двору вернешь, мы тогда Юрьевых бояр пожмем, побьем да не дадим поглумиться. Они хоть сейчас готовы муромским князьям отдаться за полгривны да овса мешок.

– Все, я понял! Намечается дворцовый переворот, если уже не произошел, а ты, боярин, готов из дремучего леса в подмогу злыдня Ареда звать, лишь бы барыш свой не упустить.

– Та земля, Аред, что ты себе взял, да все без пошлины, да без налога, – то ведь моя земля. И Железенка, и Озерный хуторок, и у переправы Мурома – все мое.

– Мне собраться в дорогу два часа с перекурами. Уже вечером ноги моей здесь не будет. Вон к половцам пойду, за своего, небось, примут, к варягам подамся, в Москву, в Новгород, земля большая. А дележа – твоя земля, моя земля – терпеть не стану! Вам еще всем государством лихо хлебать ведрами, а мне такие напряги не нужны. Режьте друг дружку, травите, моя хата с краю! Тебя на первой же березе за ноги подвешу со всей ватагой дворовой и… поминай как звали.

– Отдам я тебе Ярославну! – закричал Дмитрий, вставая в полный рост. – И земли, хоть эти, хоть степные за Ярославной – отдам, с сыновьями поровну! Только уж и ты постарайся! Бери свои зелья колдовские да езжай со мной в город. Не ерепенься. Если князя от лютой смерти спасешь, то и от него тебе, глядишь, чего достанется. А уж Юрия мы с боярами придержим, он и пискнуть не сможет. Поторопись со сборами, путь долгий, а времени в обрез.

Боярин, путаясь в запыленных полах своего кафтана, вышел вон. Пригладив рукой бороду, я встал, прошел к сундуку в углу комнаты, достал оттуда ящик со своими настойками, накинул овчинную безрукавку, длинные волосы подвязал плетеной кожаной тесьмой. Несколько секунд постоял перед стеной, где висело выкованное мною оружие. Брать его с собой вроде как и не требовалось, хотя, если в княжестве намечается переворот, на чьей бы стороне я ни был, всегда найдется противник. Береженого Бог бережет. Я снял со стены пояс с эстоком, на бедро повесил колчан с арбалетными стрелами, сам арбалет на широкой ленте перекинул через плечо и закрепил петлей за поясной ремень.

Выйдя во двор, застал забавное зрелище. Один из неугомонных братцев, Наум, вращая над головой огромный меч, гудящий от мощных оборотов, напоминая при этом небольшой вертолет, вытеснял за ограду возмущенно галдящую боярскую челядь, судорожно пытающуюся удержать испуганных лошадей. Тогда как Мартын, лениво помахивая кувалдой, задирал боярского слугу, упрямо не отходящего от крыльца в ожидании хозяина, удерживая его лошадь. Сам боярин только сипел, потеряв дар речи от возмущения. Вдобавок, окончательно запутавшись в своих длинных одежках, брякнулся с крыльца и непременно бы расшибся, если бы Мартын не ухватил его за шиворот и прямиком не усадил в седло. Царапнув злобным взглядом своего спасителя, боярин просипел:

– Уйми своих медведей! Дело не терпит! Поспешай! – И, оставив мне двух лошадей, убрался со своим отрядом.

– Мартын! Со мной поедешь, одевайся. Возьми хлеба и сала в дорогу, топор большой прихвати и арбалет не забудь. Наум! Остаешься на хозяйстве. Из дома ни шагу! Никого не подпускай и закрой ограду! Если не вернемся – уходи к родне!

Увидев расстроившееся лицо юнца, я подмигнул ему как можно веселей:

– Обязательно вернемся!

Мы поскакали вдогонку за отрядом боярина и вскоре, завидя пыльное облако впереди, сбавили бег наших лошадей.

7

Верховая езда – это, конечно, здорово, быстро, но очень травмоопасно, особенно если учесть тот факт, что в своей жизни я всего лишь пару раз сидел в седле, да и то на замученной кляче, которая не то что галопом не шла, а с трудом вышагивала по центральной аллее городского парка. После четырех часов непрерывной тряски я отбил себе все, что только можно было отбить. Ноги гудели и, казалось, выгнулись как раз по форме округлых лошадиных боков. Как я ни старался вставать в стременах, седло все равно догоняло меня и больно колотило в копчик и в пах. Боярин и его спутники были вынуждены не раз и не два останавливаться и ждать, пока я нагоню их и наконец хоть немного привыкну к седлу. Даже деревенский бугай Мартын сидел в седле куда лучше, чем я.

Под конец лошади уже утомились, а дорога поднималась в гору. Через речушку у пристани прошли мостом, стали подниматься к воротам по извилистой пыльной дороге, успевшей подсохнуть на весеннем солнышке. На нас почти не обращали внимания, порой просто без эмоций провожали взглядами, а то и вовсе будто не замечали.

Спустившись на землю у крыльца княжеского дома, я еще минуты полторы стоял, силясь разогнуться и немного придти в себя после тяжелой дороги. Солнце клонилось к закату, ветер становился холодным и колючим, оставаться во дворе больше не хотелось. Взмокший от поездки, я не хотел больше торчать на улице.

Княжеские палаты были хороши. Если прежде мне нравились даже деревенские постройки, то над палатами правителя мастера постарались на славу. Я даже представить не мог, где они нашли столько огромных сосен для стен. Такие толстенные – в диаметре не меньше восьмидесяти сантиметров на нижних венцах! Да и сам дом казался не иначе как высоткой, по современным меркам этажей в пять, не меньше. Очень качественно отделанный, с резными вставками, ставнями, окнами с толстыми цветными стеклами, оправленными свинцовым окладом. Добротный дом, рассчитанный чуть ли не на пару сотен жителей. С искусно выполненными печами, украшенными изразцами с эмалью до самого потолка. Кондовые, мощные дубовые двери с засовами, уютные и обжитые помещения, довольно приятные, нерезкие запахи, не те, что сразу бьют в нос в любой деревенской избе. Здесь чувствовался и запах благовоний, и добротной еды, и легкий аромат печного дыма, и восковой, сладкий дух от множества горящих свечей.