Рашид любезно высадил нас в указанном месте, витиевато, по-восточному распрощался, и скоро его лодка растаяла на водной глади, только еще долго слышались какие-то невнятные звуки, потом и они пропали.
К ночи мы добрались до поселения ополченцев, тех, что упоминал Рашид. Не встретив ни дозоров, ни постов до самого большого строения в поселке. Только пара ленивых собак у крыльца нехотя облаяла нас. Войдя в дом, попали на шумное застолье. Во главе большого стола, уставленного разной снедью, при виде которой близнецы, не сговариваясь, шумно сглотнули слюну, сидел средних лет мужчина, судя по всему, главный – очевидно, тот самый сотник Аким.
Выслушав подобающие приветствия и просьбу о ночлеге, он молча кивнул и махнул кому-то рукой. Нам придвинули лавку к свободному торцу стола, шум и гам возобновился, но уже не такой интенсивный. В нашу сторону все чаще обращались любопытные взоры. Братья невозмутимо наворачивали за обе щеки все, до чего дотягивались их ручищи, мне же было неспокойно от пристального взгляда сотника. Особенно беспокоил меня нашептывающий ему на ухо человек. Смутно припоминая, что видел его в окружении боярина, я насторожился. Ох, неспроста он метнулся нашептывать, едва завидев нас на пороге.
Навалились на нас под утро, когда сон одолел мою тревогу, не дававшую сомкнуть веки. При этом я получил такой удар по своей многострадальной голове, что очнулся, когда все было кончено.
Первое, что увидел – испуганную, сморщенную от огорчения мордашку Наума. Оттирая кровь с моего лба мокрой тряпкой, он просиял, встретив мой взгляд. Вокруг валялись в нелепых позах чьи-то тела, издававшие стоны и вздохи. Из-под выдранной вместе с косяком двери, лежащей на полу, торчали ноги: одна – в лапте, две – босые. В доме было необычно светло – разгорался ранний летний рассвет, и первые лучи солнца уже позолотили жалкие остатки крыши. Морщась от боли в голове, я, уже догадываясь, что произошло, только спросил:
– Никого не убили?
Наум, радуясь моему воскрешению, замотал головой:
– Нет, мастер, все живые… вроде бы… – добавил он с сомнением.
– Ну а крышу зачем снесли, ироды?
Юнец вытаращился на меня с удивлением:
– Так темно же было!
Ну что тут скажешь.
Выбрались на усеянное стонущими ополченцами крыльцо, выходившее на широкую лужайку с косо стоящими вокруг домами и сараями. В один из них Мартын заталкивал, подгоняя пинками и помахивая какой-то доской, остатки местного воинства. Там и сям выглядывали испуганные женские и детские лица. Из одного сарая вылетела лошадь с тем самым боярским прихвостнем в седле. С перекошенным от страха лицом он бешено нахлестывал бедное животное. Мартын, подперев дверь сарая доской, бросился вдогонку, настигнув, повалил лошадь вместе с всадником и, волоча за одну ногу орущего беглеца, радостно кричал:
– Мастер! Живой! А этот сбежать хотел! – Он бросил плененного к моим ногам и, утирая бегущие слезы, облегченно выдохнул: – Испужался я, что помер ты, вот и загоревал… Куда! Сучий потрох! – рявкнул он уползающему пленнику и прижал его ногой. – Мастер, не серчай! Никого до смерти не прибили! Мы их с Наумом ладошками да дубьем, что от избы отвалилось…
Немного очухавшись, я ощупал голову и с облегчением убедился, что она цела. Только приличного размера шишка и содранный лоскут кожи на темени – даже перевязывать не стал, просто прижег настоечкой. Надо было торопиться, пока слухи о драке с ополченцами не достигли Мурома. Поэтому наскоро осмотрел битых ополченцев. Убедившись, что сильно покалеченных нет, просто массовое сотрясение мозгов, сдал их сотнику Акиму, которого извлекли из подвала, куда его в пылу драки запихали братья.
– Так он, змей, мечом махать стал – еще порубил бы в впотьмах кого-нибудь из своих, – пояснил Наум.
Понурый сотник, испуганно сторонясь братьев, похромал из избы, подгоняя ковыляющих подчиненных. Торопливо допросив боярского слугу, я точно узнал, в каком доме Мурома гостит Ярославна. Я отпустил его, простив заваренную им кашу, с устным посланием к боярину: «Аред взял то, что обещано». Братья уже собрали наши пожитки и мы не мешкая вышли в путь. Напоследок Мартын, как бы извиняясь, даже пристроил выломанную дверь на место.
– А боярин не так прост. Мало того, что спрятал Ярославну, так еще и стаю сторожей выставил такую, что дружиной не взять, – сбившись с пересчета слоняющихся по двору без дела охранников, заметил я, слезая с дерева, откуда хорошо просматривался навороченный, с лабиринтом нелепых пристроек и теремов большой дом, где гостила Ярославна.
– Хы! Боярин, – ухмыльнулся Мартын, почесывая пузо, – княжьего люда лесом держись, все целей будешь – слово вякнут, что вороны каркнут.
– Чего ждать? Ломать ворота! Страже по соплям! Ярославну в охапку и… тикать! – выдал «тактический план» Наум.
– В моих землях за слова сказанные ответ строгий держать приходится, языком молоть, это тебе не топором тесать. Вот что теперь с этими охранниками делать? Бока намять, так скажут, что я, словно черемис, разбоем бабу скрал! Хотя обещана была. Да еще целая орава нянек, теток, приживалок! Такой вой учинят! Весь город на уши поставят.
– Все одно, мастер, хужей, чем о тебе молва идет, и не скажут, а не возьмешь что твое, так и вовсе почтут, дескать, слаб руками, понесут слухи, что Ареду не то что девку, корову не доверишь, упустит.
– Нет, братцы, я в такую даль перся не для того, чтобы потом вот так просто у ворот развернуться восвояси. Надо будет вдарить, так вдарю. Но попробую по-тихому. Дождемся темноты. Ступай, Наум, пригляди лошадей у крестьян или торгашей, да как возьмешь, у берега встань, где мы в город сворачивали, да жди, пока мы с Мартыном за Ярославной не обернемся.